ЕВГЕНИЙ СТАНКОВИЧ: «Я НЕ РАССМАТРИВАЮ ОПЕРУ КАК ПОЛИТИКУ»
ЕВГЕНИЙ СТАНКОВИЧ: «Я НЕ РАССМАТРИВАЮ ОПЕРУ КАК ПОЛИТИКУ» Беседовала Елена Позднякова, Укринформ, специально для «СН»
Евгений Станкович — композитор с мировым именем, сочинения которого звучат в лучших концертных залах мира. Кроме того, он — председатель правления Союза композиторов Украины. С этим интереснейшим человеком нам и довелось пообщаться.
Недавно Евгению Станковичу пришлось выступить в непривычной для себя роли соавтора: ему было предложено дописать финал к опере Константина Данькевича «Богдан Хмельницкий». Он согласился. И вот, премьера оперы с большим успехом состоялась в Донецке, Киеве и Львове. Почему композитор взялся за эту работу? С этого вопроса и началась наша беседа.
— Можно привести сотни примеров: «Реквием» Моцарта завершил его ученик Зюсмайр. Пуччини оставил только эскизы «Турандот», по ним Франко Альфано под наблюдением Артуро Тосканини дописал оперу. Благодаря Римскому-Корсакову и Глазунову сегодня мы можем слушать «Князя Игоря» Бородина. Шостакович делал редакции произведений Мусоргского. Все они брались за работу, исходя из соображений эстетики и морали.
Идея поставить «Богдана Хмельницкого» в независимой Украине возникла у Василия Василенко, главного дирижера Донецкого оперного. В свое время в Киеве опера «Богдан Хмельницки» имела большой успех. Пели титаны — Борис Гмыря, Михаил Гришко. В Киевской опере спектакль прошел 130 раз, и при аншлагах! В 1951-м оперу показали в Москве. И в «Правде» появилась статья, где автора «Богдана» обвиняли в беспринципности, «крупных идейных пороках» и других страшных грехах. И Данькевичу пришлось переделывать финал (опера заканчивалась Переяславской радой). Сегодня иначе смотрят на эти события: стали доступны закрытые ранее исторические документы. И настало время отделить наконец зерна от плевел.
— Сколько, на ваш взгляд, политики в нынешней редакции оперы?
— Я не рассматриваю оперу как политику. Просто, очевидно, что акцент «сейчас приедут гонцы царя-батюшки и все решат», как это было в дозволенном варианте «Богдана Хмельницкого», сегодня невозможен. В архивах Киевского оперного найден оригинальный сценарный план, по которому ключевой сценой была не Переяславская рада, а рада в Чигирине. Этот план и послужил основой финала: в последней редакции опера завершается размышлениями гетмана над тем, какими путями должна идти Украина.
— И все же, почему вы взялись за непривычную для себя работу?
— Когда предложили поработать над оперой, я согласился не сразу. Ранее мне не довелось ее слышать, но когда ознакомился с клавиром (а это пять часов звучания), то понял, что это — выдающееся произведение. Именно музыка, к которой я почувствовал огромное уважение, вела меня. Данькевич обладал настоящим композиторским талантом, мастерством, красочностью – музыкальной, мелодической, гармонической. И музыку к третьему действию я писал с большой ответственностью: задача состояла в том, чтобы не отличаться по манере и стилю от мелодических особенностей, оркестровки Данькевича. И поскольку я не слышал упреков в том, что в финале чувствуется Станкович, а не Данькевич, то, думаю, работа удалась.
— По разным данным, из Украины выехало до десяти тысяч высокопрофессиональных музыкантов. С точки зрения руководителя Союза композиторов, как это отражается на нашей музыкальной культуре?
— То, что происходит, это не трагедия, а закономерность. Известные на Западе исполнители, наши земляки, неплохо чувствуют себя в условиях жесткой конкуренции, потому что имеют соответствующий профессиональный, образовательный уровень, знание иностранных языков. Композиторам несколько сложнее: это — другое ремесло. Но, тем не менее, скажем, Александр Яковчук, Александр Левкович, Леонид Грабовский заняли определенное место в культуре тех стран, где ныне живут и работают. Но нельзя не замечать и обратного процесса. Например, Дмитрий Ткаченко учился в Киевской консерватории у Богодара Которовича, потом был приглашен в Лондон продолжать обучение. А затем Дмитрий, которому нет еще и тридцати, организовал в Лондоне конкурс скрипачей, а в Украине — фестиваль Бриттена. В результате такого своеобразного культурного обмена в Украину вернулся не только выдающийся скрипач, но и выдающийся менеджер. Ткаченко знакомы современные подходы к организации концертной деятельности: у него есть особенный опыт, которого в нашей культуре еще недостаточно. Так мы понемногу приобщаемся к нормальной жизни в сфере музыки.
— Раньше государство обеспечивало членам союзов социальную защиту. Сейчас этого нет. По силам ли художнику свободное плаванье?
— Хоть теперь и разрушились связи между творческими союзами и властью, нами до сих пор стремятся руководить по-советски. Что касается художников, то одни хотят жить по-новому, а другие растерялись, утратив социальную защиту. Мы — люди, которые не привязаны к бизнесу, и поэтому зависимы в том смысле, что наши права интеллектуальной собственности украинским государством не защищаются. И важно, что в таких условиях нам удалось сохранить союз. И это можно считать порукой того, что украинская композиторская и исполнительская школа все-таки будет развиваться.
— Но вот в сфере кино, к примеру, появились молодые режиссеры, которые сами находят деньги, сами снимают и продают свои картины, им союз не нужен...
— В музыке, в частности, в композиторской профессии, думаю, не обойтись без профессионального объединения. Это доказывает и мировой опыт. Если я приду к некоему условному олигарху и скажу, что хочу написать симфонию, и мне нужны деньги, чтобы я с семьей смог прожить, пока буду ее сочинять, то не уверен, что он пойдет мне навстречу. Впрочем, дело значительно сложнее: существует угроза утраты статуса профессиональности. Если не будет Союза композиторов, Украина лишится современной серьезной, профессиональной музыки. А если не будет Союза художников, то профессиональной живописи. Разумеется, такой личности в искусстве, как Иван Марчук, не нужен союз. Но Марчук — явление на фоне профессионализма. И чем выше профессионализм художника, тем выше требования: включается конкуренция.
Да, искусство — это не только творчество, но и бизнес, однако он у нас развален. Утрачены рычаги управления. Минкульт ни на что не способен, потому что не имеет денег. А где они, эти средства, которые были выделены на культуру? Ушли на выборы — одни, другие, третьи... Между разговорами о поддержке культуры и тем, что мы имеем на самом деле, — пропасть. Вот вам пример: люди не приходят в Союз композиторов как когда-то лишь потому, что мы попросту не можем купить стулья для зала... Знаете, в некоторых странах за один доллар продают огромные строения общественным организациям, и государство таким образом поддерживает национальную культуру. У нас же проблема заключается не в нехватке каких-то материальных благ, а в неспособности навести элементарный порядок.
— Звучит ли сегодня в Европе современная украинская музыка?
— Звучит. И в Париже, и в Лондоне, и в Цюрихе... Во времена Советского Союза мы жили отнюдь не по тем законам, которым следовал цивилизованный мир. Скажем, композиторам не разрешалось высылать ноты своих сочинений за рубеж. Некоторые из наших авангардистов сделал себе имя на Западе благодаря тому, что тут им запрещали исполнять свою музыку. Запрет — это была лучшая реклама в то время. Ныне же произведения многих украинских композиторов известны за рубежом. И не только в Европе, а и во всем мире исполняются сочинения киевлян Мирослава Скорика и Игоря Щербакова, львовян Виктора Каминского и Юрия Ланюка, одесситов Кармеллы Цепколенко и Юлии Гомельской, харьковчан Александра Щетинского и Александра Красотова... Сейчас у композиторов есть возможность заявить о себе миру. А кто из нас талант — покажет время.
— А как вы относитесь к засилью дурновкусия в эфире музыкальных телеканалов и FM-станций?
— Не вся заполонившая эфир музыка плохая. И в эстрадной, и в поп-музыке есть хорошие образцы. Но, к сожалению, как поганые грибы, появляются певцы — безголосые и бесталанные, но имеющие доступ к СМИ. Как этому противостоять? Думаю, нужно постоянно говорить об этом и о других проблемах. В частности, о проблеме образования. Раньше руководителю школьного хора диктовали, какие песни разучивать с детьми. Теперь этого нет, но не столько из-за того, что чувствуем себя свободней, сколько из-за того, что исчезают школьные хоры! И это — удар по формированию художественного мировоззрения, вкуса и национальной идентификации: дети не знают и не поют украинские песни, которые в определенном смысле формируют нацию. «Денег нет», — вот традиционный ответ. Но когда «необходимо» организовать очередной пустопорожний мега-проект, миллионы гривен как-то находятся. А нам бы сперва заплатить учителям, которые работают с детьми и учат их музыке... Ведь это — подвижники! И государство в первую очередь должно поддерживать академическое искусство, так как именно оно в значительной степени влияет на уровень культуры нации.
— И, наконец, традиционный вопрос: Евгений Федорович, над чем работаете?
— По предложению Донецкого оперного сейчас работаю над окончательной редакцией фольк-оперы «Цвет папоротника», и через тридцать лет после написания она, наконец, увидит свет. Еще в ближайшее время в Киеве прозвучит новая редакция вокально-симфонического сочинения «Бабий Яр». А на осень я принял приглашение Кембриджского университета прочитать его студентам курс лекций о творчестве Дмитрия Шостаковича.
